Козлова А. F20. — М.: РИПОЛ классик, 2016.

Нынешний сезон премии «Национальный бестселлер» удивил всех. Лауреатом стала Анна Козлова с романом «F20». И это при том, что в шорт-листе были такие серьёзные конкуренты, как Андрей Рубанов и Сергей Беляков. К тому же многие ставили на Елену Долгопят и на Ольгу Аникину (оставшуюся в лонг-листе) — и думали, что засветятся новые яркие прозаики в литературном процессе. Пока же только — подсветились, и надо надеяться, что на них станут обращать внимание не только «толстые» журналы, но и серьёзные издательства, и массовый читатель.

На самом деле всё было предрешено. «F20» — на редкость удачный выбор.

Книги, сложной, спорной и способной перепахать человека, давно у нас не появлялось. Сюжет довольно прост: сёстры, страдающие от шизофрении, погружены в небольшой семейный ад. Если бы это был текст Гай Германики или Андрея Звягинцева, всё бы и закончилось в такой атмосфере. Козлова же пытается разобраться и ответить на вечные русские вопросы (кто виноват и что делать?), поместив их в такой замысловатый контекст. У неё есть надежда — и в подобной ситуации этого уже хватает.

Критики говорят, что у премии «Национальный бестселлер» есть комплекс вины. В своё время не наградили писательницу Ирину Денежкину, поэтому вот уже который год подтягивают женскую прозу. Андрей Рудалёв справедливо замечает, что ради этой цели был создан своеобразный Франкенштейн в виде Фигль-Мигля (нельзя не согласиться) и было премировано неудобоваримое дилетантство с претензией на оригинальность Ксении Букши (и тут — в точку!).

Критиканы говорят, что, если до этого всё подкупала «Редакция Елены Шубиной», то в этот раз — «РИПОЛ классик». Всё это, конечно, далеко от истины. Премиальный процесс гораздо сложней. Давайте попробуем разобраться в этом.

«F20» — мир многомерный

Шизофрения — тема, на первый взгляд, странная. Но по мере прочтения романа понимаешь, что отдельные миры, которые продуцирует главная героиня Юля, — это отличный писательский ход. Смешение реальностей позволяет автору не сдерживать себя и писать раскрепощённо. Всего у Козловой получилось пять пространств. Первые два — самые распространённые — это человеческий мир и потусторонний мир духов и призраков. Порой кажется, что идёт попытка переплюнуть разом серьёзную фантастику и современные фильмы ужасов — и накалением саспиенса, и жутким миром детских фантазий.

Другие пространства не уникальные (только потому, что сегодня невозможно придумать какое-то принципиально иное пространство художественного текста), но своеобразные. Слышимые девочкой Юлей три голоса (Судьи, Мужчины и Добра и Человечности) создают иную реальность. И пусть под конец романа она разрушается (выясняется, что главная героиня просто наслушалась какой-то пошлой передачи на радио), всё равно переходы из одного мира в другой потрясают.

Чего больше в этом изобилии миров — литературного опыта или кинематографического? Думается второго. И тут сказываются не только работы Анны Козловой сценаристом, но и, видимо, сотни и сотни просмотренных фильмов уже с видением профессионала от мира кино.

Оттуда же, надо думать, и мир кроватного «оврага», в который проваливается Юля после смерти возлюбленного, и мир «энергоинформационного поля земли», где монструозные субстанции играют душами людей.

Однако невольно возникает вопрос: почему бы не добавить в этот коктейль кислотного или алкогольного трипа? Но этот вопрос снимается, когда мы узнаём героиню поближе. Ей важно, чтобы всё было органично внутреннему миру. Наркотики и алкоголь — это всегда внешнее вмешательство. А так — органичная жизнь подростка с шизофренией.

Порой Козлова доводит градус кипения до такого состояния, что мы перестаём воспринимать Юлю и её сестру Аню как сумасшедших. На это работает, например, Сергей, который оказывается не проекцией девичьих мыслей и не игрой воображения, а простым призраком. Девочки стремятся помочь ему: при жизни он был художником, жил с любимой женщиной в квартире на этаж выше, а после смерти через Юлю и Аню пытался передать своей вдове припрятанные драгоценности. На нормальность девочек работают и окружающие их люди.

Мать — несчастная и глуповатая женщина. Отец — пытался сжечь всю семью. Отчим — такой же шизофреник, как и они, а его мать — старая алкоголичка. Первый возлюбленный Юли — трус и подонок, второй — кончает самоубийством, третий — романтически настроенный простак, приближенный к образам «гопника» и «быка». Вот и выходит, что девочки, со всеми их таблетками, шрамированием, голосами в голове и беспорядочным сексом, — самые адекватные люди.

«F20» как классический хоррор

Шизофрения — тема страшная. Особенно в тот момент, когда Козлова берётся за детей. Это всё из того же кино. Классический сюжет хоррора — семья, переезжающая в новый дом, где у детей (а то и у всей семьи) начинаются видения. И орудуют то призраки, то демоны, то психопаты. Так и в «F20»: после того, как родной отец пытался сжечь дом, Юля с матерью и сестрой оказываются в бабушкиной квартире, где всё и начинается.

Сначала приходит призрак Сергей, который грозиться «забрать в аренду» руку Ани, если девочка не станет помогать ему. Тогда ребёнок берётся тупыми ножницами отрезать себе руку, чтобы та не досталась страшилищу. А уж после этого случая — когда у Юли начинаются месячные, действие разворачивается в полную силу. И тут особенно заметно, как Козлова хорошо работает с детской и подростковой психологией.

Особняком стоит несколько образов, придающих героям ещё более устрашающий вид. Первый — шрамирование. Главная героиня, для того чтобы избавиться от голосов и видений, режет себя. Сначала она долго думала, как бы всё это незаметно провернуть: что резать — руки, тело, ноги? Остановилась на ступнях. И тут мы натыкаемся на второй образ — на немецкий язык. Страшней, конечно, было бы, если бы Козлова обратилась к латыни (в фильмах ужасов латынь часто соперничают с арамейским языком).

Но увы, стараясь приблизиться к реальности, она никак не может себе этого позволить. Современные школы предпочитают английский, немецкий и французский языки. Откуда бы взялась латынь? А девочка Юля вырезает на ступне немецкие слова. То есть уже не просто режет, а занимается полноценным шрамированием.

Третий образ — собаки. Существует добрая сотня фильмов, где акцент делается на бешенных псах или на бродячих стаях. В литературе особенно ярко это обыгрывает Стивен Кинг — в романе «Куджо». Если обратиться к накопленному опыту мировой художественной культуры в целом, то мы увидим, что эти животные частенько являются воплощением дьявола. Для российского читателя можно привести в качестве примера булгаковского Воланда из «Мастера и Маргариты», который наполнен образами из Гёте, в том числе и образом пуделя. Дьявол носит трость с набалдашником; когда Маргарита становится королевой бала, ей вешают на шею цепь с амулетом и подносят подушку с вышивкой. Что за образ виднеется на всех этих вещах, думается, уже понятно.

Так и у Анны Козловой — неприметно, но из главы в главу, как в цирке через обруч, проскакивают псы. Здесь и отчимовский Лютер, который то ли подхватывает бешенство, то ли просто сходит с ума от того семейного психоза, в который погружена главная героиня. Здесь и полумифические дачные бродячие собаки, которых боится сестра Аня.

Здесь и — “восьмёрка”:

«Был дед со старым доберманом — эту парочку мы называли “восьмёрка”: гуляя, дед и доберман выполняли сложный ритуал. Дед делал шаг, а доберман умудрялся подлезть ему под ногу, дед делал второй шаг, и доберман по траектории восьмёрки выходил с другой стороны».

На первый взгляд безобидные, все эти собаки только нагнетают обстановку. И получается отличный русский хоррор.

«F20» как социальная драма

Шизофрения — тема острая. Невольно возникнут простаки, которые будут задаваться вопросами: зачем нам это читать? почему не писать о «прекрасном»? к чему вся эта порнография? зачем премировать тексты о шизофрениках?

Если в двух словах, то — так надо. Если дать серьёзный ответ, то есть риск превысить все мыслимые объёмы рецензии и вырваться в пределы монографии. И всё же: у нас до сих пор немного текстов, поднимающих столь болезненную тему. Общество-то не знает, что делать с такими людьми. Об этом договорились просто-таки молчать. Поэтому надо радоваться, когда писатели берутся за этот нелёгкий труд. Так появляется какое-никакое понимание этой болезни и нащупываются способы не только здорового взаимодействия, но и, возможно, помощи.

Можно было бы вспомнить такие книги, как «Дом, в котором…» Мариам Петросян, «Ногти» Михаила Елизарова или «Белое на чёрном» Рубена Гальего. Есть у них точки соприкосновения с «F20» Анны Козловой.

«Болезненность» везде разнится, но само её наличие и работа с ней объединяют этих писателей.

Порнография

«F20» — это не только странный, страшный и острый текст, но ещё, как мы уже отмечали, роман с филигранной работой в области детской и подростковой психологии.

Собственно, вся порнография, которая, видимо, является неотъемлемой частью писательского стиля (в романе «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» было не меньше, скажем так, натуралистичности), здесь оправдана, как ни в одном предыдущем тексте Анны Козловой.

Да, это вызывает оторопь. Да, неподготовленный читатель скорее сожжёт эту книгу. Да, где-то рядом бродят ряженные и наряженные поборники нравственности. Но ведь так и должно быть. Всё это скорее признаки удавшегося текста.

Когда-то западные слависты отметили прозу Эдуарда Лимонова, сказав, что наконец-то с советской пуританской литературы сняли паутину столетий.

Анна Козлова, думается, пошла ещё дальше. Захламлённости или запылённости в этой тематике не наблюдается, но дельных ходов не было давно. Были либо пошлость, либо графоманство. Здесь же — всё к месту. Так, как оно и бывает. И глупо будет это отрицать.

Женская проза

Не остаётся без внимания уже не подростковое отрицание, а полноценное мировоззрение, предполагающее, что институт семьи — дело прошлое и женщины должны спать с мужчинами безо всяких обязательств, ибо никто никому ничего не должен и так даже лучше. Любви нет — это всё романтическая дурь, которая проходит, стоит только влюблённым начать жить вместе. И не стоит искать виноватых или сваливать всё на быт. Такова природа.

Не хочется лезть в голову Анны Козловой — это неприлично, поэтому будем говорить в воздух и будем говорить о своих наблюдениях.

Необходимо отметить, что такая жизненная позиция в «F20» — исключительно у женщин. Мужчины делятся на три вида — терпилы (студент Костик, отчим Толик), романтические слюнтяи (вахтёр Павел Петрович с тургеневской выправкой, тату-мастер Саша) и скрытые психопаты (отец главной героини, Марек Рыдваньский). Ни одного принца на белом коне, но оно и понятно: в этом аду такие герои не предусмотрены. Ни одного адекватного парня. Поэтому главная героиня спит со всеми подряд и страдает по горе-романтику, который не способен её удовлетворить, но столь же чувствителен, как она. Не зря Козлова несколько раз прописывает, что Марек — такой же больной.

Женщины наиболее колоритны. Все как на подбор похотливы — от мала до велика: и сёстры Юля и Аня, и их мать, и учительница математики Марина Александровна, и арбатская старушка Милена Львовна, и Елена Борисовна с дачными подругами.

Единственное исключение — бабушка. Но на то она и бабушка.

И всё же: может быть, мы скатываемся в сексизм? Или всё дело в оптике главной героини — девочки-подростка?

Довелось знать одну девушку, которая могла совершенно спокойно сказать: «Я спала с мальчиком, который спал с Захаром Маем» — и дальше смотреть на тебя влюблёнными глазами. То есть дело не в сексизме и не в оптике. И даже не в шизофрении. Просто Козловой удалось выписать такой редкий тип (современной?) девушки.

Вот и получается: не феминизм, который часто усматривают, а обыкновенная собачья свадьба.

Недаром же Марек спрашивает у Юли:

«Ты меня с собакой сравниваешь?».

А сама девочка часто напрашивается у окружающих на чёткое определение — сука.

В этом-то и главная особенность романа — всё переплетено, текст многослоен и каждый слой скандален. Попробуй вычленить что-то — придётся долго и порой путанно рассуждать об этом. Иначе и не получится. Но так даже к лучшему.

В уже написанных рецензиях и в отзывах читателей доводилось видеть какие-то странные суждения: будто бы это роман о первой любви (массовый читатель), будто бы роман о не-любви (Сергей Морозов), будто бы образ девочки с шизофренией — это о каждом из нас (Константин Эрнст). Каждое суждение по-своему адекватно, но их надо рассматривать все вместе, иначе получится какой-то шаблонный романчик. Перед нами же — серьёзная литература.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>